Мы вернемся усталыми, в разладе с собой, опустошенными, вырванными из почвы и потерявшими надежды.
Мы уже не сможем прижиться.
(с)
Мы уже не сможем прижиться.
(с)
Это почти двести страниц о войне, и этим все сказано. О войне со всеми ее жестокостями и тем, как они заставляют душу огрубеть - потому что иначе выжить невозможно, иначе остается только сойти сума от увиденного, пережитого, потерянного. О войне и тем, как она ломает людей, превращает их в кого-то, кого не знают больше родные и кто не знает больше себя, кто не может прочувствовать больше написанные собою же стихи всего два года назад. О войне и том, каким бесмысленным она все делает, как прошлое умирает под артиллерийски огнем, и уже никогда, никогда не возродится. О войне и том, как после нее некуда идти, потому что все, что эти люди знают о жизни - это смерть.
О войне.
У меня на языке какой-то пыльный привкус тоски, потому что закрываешь книгу и думаешь: а ведь и вправду, как думал главный герой, в чем смысл всей тысячелетней цивилизации, когда происходит такое? И все двести страниц было как-то горько-невыносимо от разбитых надежд, от нарастающего одиночества, от боли и усталости, и понимания того, что этим людям, которым только давдцать лет, война застелила собой всю оставшуюся жизнь.
Тяжело дышать.
Мое знакомство с Ремарком. Мы побеседуем через страницы еще не раз.
Нам было восемнадцать лет, и мы только начинали любить мир и жизнь; нам пришлось стрелять по ним. Первый же разорвавшийся снаряд попал в наше сердце. мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не веримм в них. Мы верим в войну.
Железная молодежь! Молодежь! Каждому из нас не больше двадцати лет. но разве мы молоды? Разве мы молодежь? Это было давно. Сейчас мы старики.
Мы беспомощны, как покинутые дети, и многоопытны, как старики, мы стали черствыми, и жалкими, и поверхностными - мне кажется, что нам уже не возродиться.